«Потерял ли я связь с Сибирью? Вот читатель нам и ответит»

Писатель Дмитрий Захаров – уроженец Железногорска, выпускник красноярского журфака, автор социально-политических романов «Средняя Эдда», «Кластер», «Комитет охраны мостов». Ни одно произведение автора не обходится без упоминания Сибири — действие в его книгах часто происходит в Красноярске, Новосибирске или Томске. В интервью «ПРЕСС-ЛАЙНУ» писатель размышляет о том, почему важно говорить о российских регионах и в чём специфика современной сибирской литературы.

– Дмитрий, скажите, локализация сюжета в региональных центрах – черта вашего творчества, которой вы придерживаетесь сознательно или интуитивно?

— Мне важно и интересно говорить о регионах, и, не в последнюю очередь, о регионе, где я провёл большую часть жизни. Я надеюсь, что все еще представляю себе, как живёт существует этот, в значительной степени отдельный от столичного, мир. Знаете, когда я ещё жил в Красноярске и приезжал в Москву по делам, в аэропорту Домодедово приходилось видеть огромный штендер. На нём было написано: «Какая связь между Москвой и Россией?», и ниже – маленькими буквами: «Московская сотовая». Вот уже и Московской сотовой нет, и штендера того нет, а вопрос так и остается.

– То есть помимо личной цели — рассказать о родных краях, вы преследуете и некую просветительскую задачу — показать широкой публике, что Сибирь – не только тайга?

– Ну, сказать, что рассказать именно о родных краях – это моя цель, трудно. Я бы, скорее, определил так: мне важно на их примере поговорить о происходящем в стране. Например, потому что региональные темы часто уходят на периферию, о них мало пишут в СМИ, хотя ад может сгущаться в регионах гуще некуда. Например, в «Комитете охраны мостов» есть упоминание Колпашевского яра. В Томской области знают, что это такое, а за пределами региона — уже не факт. И моя нынешняя история – роман «Комитет охраны мостов» — она про другую Россию, не Москву. Где Сибирь – модель этой страны и есть.

– Если Сибирь — модель страны, где у неё столица?

– Мне кажется, это дурацкий спор за обладание короной столицы Сибири, которой нет. Перетягивание звания «столицы» существует между сибирскими городами, но это развлечение, отдающее ребячеством, мне трудно к нему относиться всерьез.

– А «литературная столица Сибири», такая существует?

– А здесь тоже дело не в короне. Безусловно, у многих сибирских городов есть свои литературные школы, и понятно, что для меня во многом формирующей была красноярская. Здесь есть очень серьёзная традиция реалистической литературы в лице, например, Виктора Петровича Астафьева. Есть и авторы – фантасты: Михаил Успенский, Андрей Лазарчук. В Красноярске всегда были свои литераторы и наверняка ещё будут.

Фото: Кирилл Симаков

– В прошлом году Сергей Шойгу предложил перенести столицу России в Сибирь. Нет ли опасения, что столичные амбиции погубят портрет сибирских городов, какими мы их знаем и любим сейчас?

– Бояться тут нечего. Я прекрасно помню, как Владимир Путин приезжал в Красноярск и там заявлял о том, что РУСАЛ должен перенести свой центральный офис в Красноярск. Прошли годы, РУСАЛ где был, там и есть. Я помню мегаломанские проекты создания корпорации развития Сибири, строительства игровых зон в чистом поле. Но даже перенести парламентский центр от Кремля за МКАД руководству страны не удалось. Никто ничего не перенесёт, сибирской идентичности с этой стороны угрозы нет.

– Раньше, если сюжет происходил не в Москве и не в Петербурге, чаще всего писали просто «Город N». Так, по словам критиков, авторы хотели подчеркнуть, что такое может произойти в любом городе страны. Сейчас же все города называют своими именами. Почему идея «Города N» сошла на нет?

– Я не думаю, что она сошла на нет. Есть, например, прекрасный роман Марии Галиной «Автохтоны», и там действие происходит в некоем городе, который никак не назван. Мы можем по косвенным признакам догадаться, что это Львов, но можно без этого и обойтись. Есть собирательный город у Алексея Поляринова в «Рифе», у Шамиля Идиатуллина в «СССР™», да много у кого. Разные авторы просто по-разному решают свои задачи. Для кого-то важно сделать город сугубо анонимным, а кто-то этот город обозначает как есть. Мне вот хотелось создать своеобразный «глобус Сибири», памятник важным местам и городам. Поэтому в «Комитете охраны мостов» есть эпизод в баре «Че Гевара», в баре «Облака». В Красноярске их уже нет, а на страницах книги они останутся. Как и прекрасная томская телекомпания ТВ2, которая, к сожалению, уже не существует. Образы городов при этом вмещают разные временные пласты: я добавляю некоторые элементы, важные для меня, важные для истории самих городов, важные для романа, но не обязательно существующие в одном времени.

– Но если сейчас во многих современных произведениях есть отсылки на конкретные места в городах, которые за их пределами мало кто знает, нет ли опасения, что русская литература станет менее универсальной? Ведь раньше все отечественные произведения объединяли размышления о чём-то вечном, общем для всей страны.

– Мне не кажется, что было нечто, настолько объединяющее более ранние тексты. Мне не кажется, что разговора об общем для страны стало меньше. Возможно, изменилась авторская подача, возникли новые жанры. Что касается универсальности, литература и не может быть уже универсальной. С XIX века авторов всё-таки поприбавилось, корпус литературных произведений все расширяется, литературная жизнь вышла за пределы Москвы и Петербурга.

– Можно ли сказать, что за счёт конкретики эти книги исторически достоверны и через несколько лет будут важным историческим источником для воссоздания событий тех лет?

– Не могу сказать за всех коллег, но я действительно ставлю себе задачу своеобразного картографирования местности. И речь не только о красноярской топонимике, это и про обозначение проблематики, фиксацию настроений, надежд, заблуждений. Я хотел бы создать свою капсулу времени. Чтобы те, кто захотят понять, как же мы дошли до жизни такой, где мы сломались или, наоборот, повели себя как герои, поняли, из чего это произросло. Чтобы они получили слепок временинашего настоящего.

– Можно ли выделить какие-то сквозные мотивы сибирской литературы?

– Мне кажется, что нет никаких специальных тем сибирской литературы. Или уральской литературы. Или дальневосточной. Писатель все равно работает с общечеловеческими темами. И, если в его книге человек из другой части страны (или даже мира) узнает себя, то она будет понятна и близка. Неважно, что является антуражем: ёлки, берёзы или пальмы. В этом смысле люди, живущие в Сибири, их проблемы не так уж сильно отличаются от других. И не стоит ждать от сибирской литературы туземскости. При этом отличительным моментом может стать не столько мотив, сколько угол зрения человека, выросшего и сформировавшего свое видение в определенных условиях. Угол зрения сибирской литературы, которую я знаю и люблю — это гуманистический взгляд на мир, это внимание к человеку – даже и особенно в очень тяжёлой ситуации.

– Считается, что сибирская литература – это литература, написанная сибиряками в Сибири. Получается, каждый житель этого региона может стать сибирским автором?

– Не все жители Сибири – сибиряки. Кто такой, скажем, американец? Это только человек, который родился в Америке или тот, который приехал и разделяет её ценности? А с русским как? Ведь русский – это не про кровь. Мы – по-настоящему многонациональная страна, где есть татары, чуваши, якуты и так далее. Вопрос в том, кем мы себя ощущаем. Это не определяется по паспорту. Если у человека в документах написано, что он родился в Тайшете, это не значит, что он сибиряк. Он, в конце концов, может чувствовать себя жителем острова Борнео. А я вот, например, до сих пор говорю «у нас», имея в виду Красноярск.

– Вы уже 12 лет живёте в Москве и продолжаете писать о родных местах. Нет боязни потерять сибирскую идентичность в столичном менталитете?

– Боязни нет. При всей любви к Сибири я ведь пишу не только про неё. Потерял ли я ней связь, знаю ли, чем она живёт сейчас? Вот мы и посмотрим — читатель нам ответит. Если читатель прочитает и почувствует, что история «Комитета охраны мостов» — про то, что происходит рядом с ним, что ему больно и страшно, весело и интересно – значит, мне удалось зацепить его, значит, я не оторвался. Нет – значит, не удалось. Но мне хочется надеяться, что нам с сибиряками есть о чем поговорить – и на примере «Комитета», и не только.

Виктория Дамова